Чин давным-давно закончился существовать элементарно мужиком — сегодня он система, должность, знак в графике визитов. Спустя собственной трагедии, какую не обсуждают аж шёпотом, он бросился в работу с той же решимостью, с какой некогда водил полочки в бой. Его утро завязывается в одном городе, а заканчивается в другом: инспекции, совещания, нескончаемые отчёты, перелёты и встречи, где на устах у всех, но никто серьёзно не слышит.
Заводы, аэродромы, гостиничные номера, столичные офисы — он не живёт, а перемещается, моя величины промежду сутками. В любом месте его поджидают с внешной готовностью, сопровождают с облегчением. Внутри но — пустота, скурпулезно замаскированная под контроль. Командировки замерзли методом не повторяться домой, есть тут кто живой подсказывает о том, что уже не изменить.
Те, кто близко — водители, адъютанты, защита — знают: чин не спит. Он читает донесения пред рассвета, словно полагается обнаружить в них не цифры, а ответ на вопрос, оттого всё рухнуло. Его разъезды — такое бегство, пускай и под вариантом общегосударственной необходимости. Но даже в самых дальных уголках страны, в непроницаемее дел, сиротство не отпускает. Причинность пахота — это броня. А под ней — человек, какому элементарно некуда вернуться.
